— Эй, ты! Урод! — на этот раз гораздо громче, разгневанно но по-прежнему шепотом, на границе крика. — Пссст! Пссст! Эй, ты, я говорю с тобой!

Судья поднял на нее глаза и нахмурился, что означало, что до кого-то она, все-таки, дозвалась. Позади нее Брендон издавал хриплые, полные отчаяния звуки и хватал руками ее за плечи. Если он попытается утащить ее обратно к рядам откидных стульев для зрителей, ей придется вырываться, пусть даже в процессе он сорвет с нее половину платья и Брендон почувствовал ее решимость, потому все, что они сделали, это вернулись к откидным стульям и опустились на первые в ряду, расположенном ближе всего к стойке, к месту, где располагался обвиняемый и его защита (все до одного стулья были пусты; официально это было закрытое слушание) и именно в этот момент Раймонд Эндрю Джуберт повернулся к ней и поднял на нее лицо.

Гротескный астероид его лица, с пухлыми, тестообразными губами, с тонким, словно лезвие ножа, носом, выпирающий лбом, имел совершенно спокойное, пустое и отстраненное выражение… но это лицо было тем самым лицом, и она поняла это мгновенно, отчего чувство, гораздо сильнее страха и ужаса от вида своего ожившего кошмара, наполнило ее мгновенно. Этим чувством было облегчение.

И словно бы в ответ лицо Джуберта осветилось. Краски в невероятной спешке залили его бледные щеки, в обведенных красной каемкой глазах появился огонь, уже виденный ею раньше. Глаза Джуберта впились в нее точно так же, как раньше, в ее домике на озере Кашвакамак, с экзальтированной страстью неизлечимого буйного безумца и, загипнотизированная, она наблюдала за тем, как заря узнавания быстро восходит своим яростным светом в этих глазах.

— Мистер Милерон? — спросил где-то в другой вселенной судья. Мистер Милерон, можете вы объяснить, что вы здесь делаете с этой женщиной и кто она такая?

Раймонд Эндрю Джуберт исчез; вместо него за стойкой сидел космический ковбой, искатель любви. Его жутко пухлые губы привычно растянулись в улыбке, обнажив зубы — испещренные пятнами порчи, mejp`qhb{e, но еще крепкие и надежные зубы дикого животного. В глубине этой темной пещеры блеснули злые огоньки золотых коронок. И медленно, ужасно медленно кошмар начал возвращаться к жизни, возобновляя свой круговорот; медленно, как это обычно бывает в кошмаре, начали подниматься его руки в рукавах оранжевого комбинезона.

— Мистер Милерон, я прошу вас и вашу незваную гостью немедленно подойти ко мне сюда!

Судебный пристав, подстегнутый резким голосом судьи словно кнутом, вернулся из своего дремотного забытья. Стенографистка с любопытством оглянулась. Джесси показалось, что Брендон взял ее за руку, чтобы исполнить приказание судьи, но полной уверенности в этом у нее не было, тем более что в любом случае это ничего не значило, поскольку она не могла сдвинуться с места; с таким же успехом Брендон мог пытаться вытащить ее из бочки с мокрым цементом, в котором она увязла по шею. Вдруг, не стоило сомневаться в этом, снова опустилось затмение; затмение полное и окончательное. Снова, по прошествии стольких лет, звезды снова сияли в небе посреди дня. Эти звезды сверкали внутри ее головы.

Она по-прежнему сидела на откидном стуле и неотрываясь, смотрела в мутные, обведенные красной каймой глаза скалящегося в улыбке существа в оранжевом тюремном комбинезоне, медленно вздымающего свои корявые и бесформенные, похожие на древесные корневища руки. Наконец создание подняло руки так, что они повисли по сторонам от него примерно на высоте его бледных ушей, на расстоянии фута от головы. Пародия была совершенно ясной: она почти увидела эти кроватные столбики, к которым существо в оранжевом комбинезоне мгновенно приковало свои длиннопалые руки со странными пятнами на коже… на которых принялось насмешливо биться, раскачиваясь, словно бы руки его были прикованы там наручниками, которые видели только оно, да сидящая перед ним женщина с откинутой с лица вуалью. Голос, раздавшийся из ухмыляющегося рта, составлял поразительный контраст уродливости и утрированности пропорций лица, на коем этот рот находился; голос был трепещущий и воющий, голос безумного ребенка.

— Ты — никто! — пропищал Раймонд Эндрю Джуберт своим детским срывающимся голоском. Этот тонкий крик рассек стоялый, душный воздух судебного зала подобно острейшему сверкающему мечу. — Ты создана из лунного света и на самом деле тебя тут нет!

После чего существо начало смеяться. Потрясая вскинутыми вверх руками, закованными в наручники, которые были видны только им двоим, оно хохотало… хохотало… и хохотало.

Глава тридцать девятая

Она потянулась к пачке, чтобы достать себе сигарету, но только столкнула пачку на пол. Тогда, не сделав даже попытки поднять сигареты с пола, она снова повернулась к экрану компьютера и клавиатуре.

Руфь, я почувствовала, что схожу с ума — я хочу сказать, что впервые ощутила пробирающееся в меня безумие. Потом я услышала в своей голове голос; по-моему, это был голос Тыковки. Тыковки, которая показала мне, каким образом вырваться из наручников, которая заставила меня бежать и спастись, когда Женушка хотела вмешаться — Женушка, с ее умудренной, всегда и всему противоречащей логикой. Это была Тыковка, Господи благослови ее.

«Не дай ему одолеть себя, Джесси!» — сказала она. «И не дай Брендону увести себя, пока ты не исполнила то, что должна hqonkmhr|».

А Брендон пытался меня увести, пытался изо всех сил. Он схватил меня за плечи и тянул с такой силой, с какой перетягивают канат, одновременно с этим где-то на своем Олимпе грохотал молотком судья, уже слышен был топот ботинок судебного пристава, несущегося к нам со всех ног, и я знала, что у меня осталась только одна секунда для того, чтобы сделать что-нибудь значащее, что разом все изменит, что будет означать для меня, что затмение навсегда осталось в прошлом, и тогда я…

Тогда она наклонилась вперед и плюнула ему в лицо.

Глава сороковая

Сидящая за своим письменным столом Джесси внезапно уронила голову на руки и разрыдалась. Она плакала десять минут подряд — в тишине дома сотрясающие ее рыдания отдавались эхом — потом снова начала печатать. Теперь ей часто приходилось прерывать работу, чтобы вытереть слезы, затуманивающие взгляд. Через некоторое время слезы остановились.

…тогда я наклонилась вперед и плюнула ему в лицо, хотя плевка как следует не вышло; все, что вылетело из моего пересохшего рта, были мелкие брызги. Я думаю, что Джуберт вообще ничего не заметил, но мне этого было достаточно. Ведь я добилась того, чего хотела, верно?

Мне пришлось заплатить штраф за оскорбление суда и Брендон сказал, что я еще легко отделалась (хоть сумма была немалая), при том что у самого Брендона все обошлось выговором и это для меня было важнее всех штрафов, которые могли на меня наложить в суде, потому что это я вывернула ему руку и хитростью заставила привести себя на слушание дела Джуберта, забыв о нем, забыв о себе, махнув рукой на все.

Таков был финал, Руфь. Потому что, надеюсь, продолжения этому уже не будет. И еще, Руфь, я думаю, что все-таки пошлю тебе это письмо и несколько следующих недель проведу как на иголках, дожидаясь ответа. Я не очень хорошо обходилась с тобой в прошлые года, но не всегда в том была моя вина — только теперь я поняла, как часто и во многом нами управляют другие, несмотря на то, что мы так гордимся умением контролировать себя и строить собственные планы — так вот, Руфь, я хочу попросить у тебя прощения за все. И хочу сказать тебе то, во что все больше и больше начинаю верить со мной все будет в порядке. Пусть не сегодня и не завтра, пусть не на следующей неделе, но постепенно у меня все наладится. У меня все будет хорошо, настолько, насколько это разрешено нам, смертным. И мне хорошо теперь, когда я это поняла и знаю — я знаю, что выживание, это наш старый добрый пробный камень и что когда ты выдерживаешь испытание, то награда бывает замечательной. Иногда нам бывает позволено познать это сладкое чувство победы.