Джесси сомкнула пальцы на ее гладком краю, почувствовав две выемки — места для сигарет. Ухватив пепельницу покрепче, она отвела руку назад насколько смогла, а затем бросила ее вперед. Все происшедшее случилось чисто импульсивно: снаряд был найден и брошен до того, как Джесси подумала о неудаче такого броска для женщины, которая имела двойку по стрельбе из лука в колледже, особенно, если приходится бросать пепельницу в собаку, находящуюся в пятнадцати футах, рукой, прикованной наручниками к кровати.

Но, как бы то ни было, она попала в собаку. Пепельница закувыркалась в воздухе; так что было видно клеймо Альфа Гамма Ро. С такого расстояния Джесси не могла его прочитать с такого расстояния, да и не пыталась. Пепельница ударила пса в тощие костлявые плечи до того, как сделала полный оборот вокруг своей оси.

Пес издал визг удивления и боли, и Джесси овладело мимолетное чувство сильнейшего примитивного триумфа. Ее губы расползлись в гримасе, в которой угадывалась улыбка, но виделся вопль. Джесси исступленно завопила, выгнувшись дугой и выпрямив, насколько смогла, ноги. Еще раз она не обратила внимания на боль в плечах, когда суставы, давным-давно забывшие о гибкости двадцатилетних, почти выскочили со своих мест. Она почувствует все это позднее каждое движение, рывок и поворот — но сейчас ею двигало дикое восхищение от успеха ее броска и чувство того, что если она не найдет выхода дикой радости, то взорвется. Она начала сучить ногами по кровати и перекатываться с боку на бок Ее потные волосы цепями били по щекам и вискам, а жилы на шее напоминали толстые провода.

— ХА! — кричала она. — Я… ПОПАЛА… В ТЕБЯ, ХА!

Когда пепельница ударила пса в спину, тот дернулся и отскочил назад, а потом еще раз дернулся, когда она ударилась об пол и со стуком покатилась в сторону. При звуках голоса самки его уши прижались к голове. Теперь в нем слышался не страх, а триумф. Сейчас она поднимется с кровати и начнет раздавать удары своей странной ногой, которая, к тому же, из мягкой превратится в твердую. Собака знала, что будет больно, так же, как бывало много раз до этого, и что ей нужно бежать.

Пес повернул голову, чтобы удостовериться, что путь отступления все еще не перекрыт, и восхитительный запах мяса и крови еще раз бросился ему в ноздри. У собаки свело желудок, кислый и требовательный от голода, и она нерешительно затопталась на месте. Пес балансировал на границе двух противоположных направлений, и это вызвало свежий поток мочи. Запах его собственной жидкости — запах, говорящий о трусости и слабости, а не о силе и уверенности — добавило псу расстройства и смущения, и он снова залаял.

Джесси вздрогнула от этого неприятного звука — если бы смогла, она бы заткнула уши — и пес почувствовал еще одно изменение в комнате. В запахе самки что-то изменилось. Ее альфазапах, несмотря на то, что был новым и свежим, уменьшался, и собака начала чувствовать, что, возможно, за ударом промеж лопаток следующий удар может и не последовать. Хотя и первый удар был не столько болезненным; сколько неожиданным. Пес сделал пробный шаг по направлению к руке, которую выпустил из пасти… по направлению к притягивающему смешанному запаху крови и мяса. При этом он внимательно наблюдал за самкой. Его первоначальное впечатление о ней как о неопасной или слабой могло быть ошибочным. Следует быть очень осторожным.

Джесси лежала на кровати, полностью теперь ощущая боль в okew`u, но больше беспокоясь о потере голоса от криков, и осознавая, что, несмотря на пепельницу, пес все еще здесь. На своей первой горячей волне триумфа она слишком быстро уверилась в том, что пес должен убежать, но тот по какой-то причине остался на месте. Более того, он снова начал приближаться к ней. Осторожно и внимательно, но приближался. Где-то внутри нее запульсировал пухлый зеленый мешок яда — горький, как болиголов. Джесси испугалась, что если этот мешок прорвется, то она просто захлебнется своей собственной ослепительной яростью.

— Пошел вон, говнюк, — сказала она псу хриплым голосом, начавшим крошиться по краям. — Убирайся, или я убью тебя. Я не знаю, как, но, клянусь Господом, я сделаю это.

Собака снова остановилась, глядя на Джесси пристальным неуверенным взглядом.

— Правильно, лучше прислушайся к моим словам, — сказала Джесси. — Лучше прислушайся, потому что я отвечаю за каждое слово. Ее голос снова поднялся до крика, несмотря на то, что, перетружденный, порой срывался до шепота. — Я убью тебя, клянусь, я убью тебя, ПОЭТОМУ УБИРАЙСЯ!

Пес, когда-то бывший Принцем маленькой Катерины Сатлин переводил взгляд с самки на еду, с еды на самку и снова с самки на еду. Он пришел к решению, которое отец Катерины назвал бы компромиссом. Он подался вперед, не сводя глаз с Джесси, и схватил оторванный кусок сухожилий, которые раньше были бицепсом Джеральда, а потом дернулся назад. Рука Джеральда поднялась вверх, словно указывая безвольными пальцами на стоящий за окном на дороге мерседес.

— Прекрати! — взвизгнула Джесси. Ее сорванный голос теперь все чаще и чаще переходил в нижний регистр, в котором визг звучал хриплым шепотом. — Неужели тебе мало того, что ты сделал? Оставь его в покое!

Пес не обратил на стенания Джесси никакого внимания. Он быстро мотал головой из стороны в сторону, как часто делал, когда играл с Кэти Сатлин в перетягивание каната при помощи одной из ее резиновых игрушек. Теперь, однако, это была не игра. С губ пса во все стороны летели хлопья пены, когда он изо всех сил отрывал мясо от костей. Хорошо наманикюренная рука Джеральда лихо болталась в воздухе из стороны в сторону. Теперь он был похож на дирижера оркестра, дающего знак музыкантам увеличить темп.

Джесси снова услышала этот неприятный горловой звук, и внезапно почувствовала, что ее сейчас вырвет.

Нет, Джесси! Это был полный тревоги голос Рут. Нет, ты не должна этого допустить! Запах привлечет его к тебе… привлечет его к тебе!

Лицо Джесси исказила мучительная гримаса попытки сдержаться. Снова послышался рвущийся звук, и она краем глаза заметила, что собака снова напрягла задние лапы, и казалось, что тянет эластичный резиновый жгут. В следующий момент Джесси снова закрыла глаза. Она попыталась закрыть лицо руками, на мгновение забыв, что они прикованы. Руки остановились по крайней мере в двух футах друг от друга, и цепочки наручников зазвенели. Джесси застонала. Этот стон находился за пределами отчаяния. Он был похож на предсмертный.

Джесси еще раз услышала мокрый, рвущийся звук, который закончился еще одним поцелуем. Джесси продолжала лежать с крепко зажмуренными глазами.

Пес начал двигаться по направлению к двери, по-прежнему не спуская глаз с самки на постели. В его зубах находился большой и липкий кусок Джеральда Барлингейма. Если хозяйка на постели g`unwer отнять его у него, то она должна начать подниматься именно сейчас. Пес не мог думать — во всяком случае, в человеческом смысле этого слова — но его разветвленная сеть инстинктов составляла эффективную альтернативу мышлению, и он знал, что то, что он сделал — и то, что он почти сделал — является жутким преступлением. Но он уже долгое время ничего не ел. Он был оставлен в лесу мужчиной, который уехал, напевая мелодию из Рожденной свободной, и теперь умирал с голоду. Если самка попытается отнять у него пищу, он будет драться.

Пес бросил последний короткий взгляд на Джесси, увидел, что она не делает попытки подняться с постели, и отвернулся. Он оттащил мясо к двери и устроился, зажав кусок между передними лапами. Налетел резкий порыв ветра, который сначала открыл дверь, а затем, с громким хлопаньем, закрыл. Пес бросил на дверь быстрый взгляд и своим собачьим умом понял, что если возникнет необходимость, он сможет открыть ее носом и убежать. После чего начал есть.

Глава девятая

Позывы к рвоте медленно, но проходили. Джесси лежала на спине с крепко зажмуренными глазами и только теперь начала по-настоящему ощущать мучительную боль в плечах. Она накатывала медленными, перистальтическими волнами, и Джесси со страхом догадывалась, что это только начало.