Но ничто из этого не отменило ее внезапно появившуюся способность слышать тихие звуки. Теперь это было жужжание электропилы, работающей на значительном удалении, не менее пяти миль от них. Гораздо ближе, с озера Кашвакамак, раздался безумный крик гагары, готовящейся к своему ежегодному путешествию на юг. Еще ближе, где-то на северном берегу, залаяла собака, издавая резкие звуки, которые, однако, показались Джесси умиротворяющими. Этот лай означал, что рядом, несмотря на середину октября, кто-то все-таки жил. А затем — снова стук двери, словно шатающийся в деснах зуб, которая ударилась о раздувшийся косяк. Джесси почувствовала, что если это будет продолжаться долго, то она сойдет с ума.

Джеральд, полностью обнаженный, отложил в сторону очки, опустился на колени на кровать и пополз по направлению к Джесси. Ecn глаза по-прежнему блестели.

Джесси пришло в голову, что именно этот блеск в глазах заставил ее продолжать играть в эту игру и после того, как ее естественное любопытство было удовлетворено. Она уже долгие годы не видела столько огня во взгляде Джеральда. Джесси выглядела неплохо — она все время следила за весом и до сих пор сохранила фигуру — но интерес Джеральда к ней начинал постепенно угасать. Она считала, что частично в этом повинен алкоголь — он пил теперь намного больше, чем в первые годы их совместной жизни — но также знала, что не он один такой. Что там говорит пословица о привычке, сменяющей почитание?.. Это понятие не применялось к влюбленным, по крайней мере, судя по произведениям поэтов-романтиков, которые Джесси изучала на уроках литературы. Однако со времен колледжа она знала о существовании некоторых вещей, о которых не писали ни Джон Китс, ни Перси Шелли. Может быть, потому что они оба умерли гораздо моложе, чем сейчас она и Джеральд.

Но здесь и сейчас все это не имело большого значения. Имело, может быть, то, что она заигралась в эту игру дольше, чем следовало бы, из-за горячего блеска в глазах мужа. Он давал ей возможность почувствовать себя моложе, привлекательней и желанней. Но…

…но если ты думаешь, что это тебя он видит своими блестящими глазами, то ты ошибаешься, милашка. Или, быть может, просто обманываешь себя. И возможно именно сейчас настал момент для того, чтобы решить окончательно — раз и навсегда — хочешь ли ты покончить с этим унижением. Ведь разве не это ты чувствуешь? Унижение?

Она вздохнула. Да. Это.

— Джеральд, я в самом деле не хочу этого.

Она произнесла эту фразу довольно громко, и впервые блеск в его глазах погас. Ага, он, похоже, ее все-таки слышит. Так что, может быть, все пока еще нормально. Не отлично — уже много лет прошло с тех пор, как можно было в последний раз сказать так об этом — а просто хорошо. Но затем блеск появился снова, а за ним и идиотская ухмылка.

— Я проучу тебя, моя гордая красотка, — оказал он. Он так и сказал — красотка, произнеся это слово как землевладелец из плохой мелодрамы викторианских времен.

Уж лучше позволь ему сделать это. Позволь ему, и затем все будет в порядке.

Этот голос был более знаком, и она решила последовать его совету. Она не знала, одобрила ли бы это сама Глория Стайнем, но это ее и не интересовало; совет имел привлекательность в силу своей исключительной практичности. Позволь ему, и тогда все будет хорошо. ЧТД.

В следующий момент его рука — его мягкая, короткопалая рука, такая же красная, как красная плоть пениса — протянулась и грубо схватила ее за грудь. Внутри Джесси что-то оборвалось, словно растянутое сухожилие. Она трехнула бедрами и задом, сбрасывая его руку.

— Прекрати, Джеральд. Отопри эти глупые наручники и освободи меня. Мне это перестало быть интересным еще в марте, когда лежал снег. Я не чувствую себя возбужденной; я чувствую себя идиоткой.

На этот раз он выслушал ее от начала до конца. Она поняла это потому, что блеск в его глазах мгновенно затух, как пламя свечи, задутое порывом ветра. Джесси догадалась, что теми двумя словами, которые наконец дошли до его сознания, были глупые и идиоткой. Он был толстым мальчиком в очках, мальчиком, который не ходил на свидания до восемнадцати лет — того возраста, когда он сел на qrpncs~ диету и начал попытки расправиться с полнотой до того, как она расправится с ним. В то время, когда он был студентомвторокурсником, жизнь Джеральда была, как он выражался, более или менее под контролем (как будто жизнь — его, во всяком случае, это дикий жеребец, которого он должен был укротить), но Джесси знала, что годы, проведенные в средней школе, были для него сплошным кошмаром, оставившим после себя тяжелое наследие в виде презрения к себе и подозрения к другим.

Его успех как адвоката (и женитьба на ней; Джесси верила, что это тоже сыграло немаловажную роль, может быть, даже ключевую) повысил его уверенность и самоуважение, но она подозревала, что некоторые его ночные кошмары так и не прекратились. В глубине его подсознания хулиганы продолжали отвешивать ему подзатыльники, смеясь над его неспособностью выполнять какие-то упражнения в физкультурном зале, и существовали слова — глупый и идиот, например, — которые возвращали эти воспоминания, будто все это было только вчера… или, во всяком случае, так казалось Джесси. Она часто замечала, что о некоторых вещах психологи могут быть удивительно неосведомленными, почти намеренно неосведомленными, но что касается навязчивости воспоминаний, то это их конек. Некоторые воспоминания откармливаются на сознании людей как пиявки, и определенные слова — глупый и идиот, например — могут в один момент вернуть их к ненасытной жизни.

Она приготовилась к вспышке угрызений совести, похожей на удар ниже пояса, и обрадовалась — или, может, почувствовала облегчение — когда ее не последовало. Наверное, я просто устала притворяться, подумала она, и вслед за этой мыслью тут же последовала следующая: ей следовало бы иметь свой стиль занятий сексом, и если бы он был, то эта бодяга с наручниками определенно в него не входила бы. Наручники заставляли Джесси чувствовать себя униженной. Все это действо вызывало у нее чувство униженности. Вообще-то поначалу это было не лишено некоторой привлекательности, особенно в их первых экспериментах, с шарфами, и раза два нее было даже несколько оргазмов подряд, что случалось с ней крайне редко. Тем не менее проявлялось несколько побочных эффектов, на которые она поначалу не обращала внимания, и чувство унижения было одним из них. У Джесси были свои собственные кошмары, которые появились сразу же после ранних версий игры Джеральда. После них она просыпалась вся в поту, тяжело дыша, с руками, крепко прижатыми к промежности и стиснутыми в тугие маленькие мячики. Она помнила только один из этих снов, да и то смутно: она играла в крокет, совершенно голая, и внезапно погасло солнце.

Не обращай внимания, Джесси; все это ты можешь обдумать какнибудь потом. Сейчас самое важное — заставить его освободить тебя.

Да. Потому что это была не их совместная игра; это была только его игра. Она участвовала в ней потому, что этого хотел Джеральд. И это перестало ей нравиться.

Гагара с озера снова подала свой одинокий крик. Одуряющая предвкушающая усмешка Джеральда сменилась выражением хмурого раздражения. Ты сломала мою игрушку, сука, говорило оно.

Джесси припомнила, когда она последний раз видела на лице Джеральда такое выражение. В августе он принес ей глянцевую брошюру, показал, что он хочет, и она ответила, что да, конечно, он может купить Порше, если он хочет Порше, ведь они могут позволить себе Порше, но она считает, что лучше будет, если он заплатит вступительный взнос в Клуб Здоровья, как он грозился вот уже два года. Твой внешний вид не подходит для Порше, сказала Джесси, понимая, что это звучит недипломатично, но чувствуя, что в данный момент дипломатия не к месту. Кроме того, nm разозлил ее до такой степени, что ее уже не интересовало, как он отреагирует на ее слова. Позднее это стало случаться все чаще и чаще, вызывая у нее раздражение, но она не знала, что с этим поделать.